ЖУРНАЛ  МОСКОВСКОЙ  ПАТРИАРХИИ
 		05-2010

ВОСПОМИНАНИЯ

Митрополит Минский и Слуцкий Филарет, Патриарший Экзарх всея Белоруссии: «Всегда помню своих наставников»

Высокопреосвященнейший Филарет, митрополит Минский и Слуцкий, Патриарший Экзарх всея Белоруссии, отмечает в этом году свое 75-летие. Мы публикуем воспоминания митрополита Филарета о своем детстве и юности, о начале служения в священном сане, о своих наставниках и учителях.

       Великая Отечественная война коснулась нашей семьи – равно как и всех москвичей – бедами, горестями, потерями на фоне общей разрухи и голода. Но, милостью Божией, семья наша выжила. Отец хотя и болел, но продолжал работать. Он по-прежнему ходил изо дня в день на занятия в музыкальную школу в Мерзляковском переулке Москвы, где никого уже не было – все были эвакуированы. Этот момент был очень труден для нашей семьи: как убедить отца не ходить на занятия, потому что там – никого нет? А он шел, убеждался в отсутствии учеников и учителей и возвращался. Он был очень честным работником, преданным учительскому делу, любил учеников и тяжело пережил период, когда нормальная жизнь в Москве была нарушена.

Храм во имя пророка Илии в Ярославле.
В 1899–1904 годах ремонт этого храма производился на средства
И. А. Вахромеева, прадеда владыки Филарета

Варфоломей Александрович Вахромеев,
отец митрополита Филарета

       Несмотря на настоятельные предложения эвакуироваться и нам, на семейном совете было решено, что мы в Казахстан не поедем и останемся в Москве. Таково было мнение старшего человека в семье – Анны Павловны Смирновой, матери моей мамы. Как в любой патриархальной семье, у нас прислушивались к старшему. А бабушка сказала: «Дорогие мои, вас там никто не ждет, и рады вам не будут. Здесь у вас квартира, здесь ваш родной дом, вот и оставайтесь в нем. Бог милостив». Авторитет бабушки, конечно, был непререкаем, и вся наша семья осталась в Москве.
       Почему рассказ о своем доме, о своей семье я начал с военных лет? Наверное, потому, что для маленького мальчика начало войны было потрясением и в памяти осталось на всю жизнь...
       В воскресенье 22 июня отец взял меня с собой в магазин на Добрынинскую площадь, чтобы исполнить мое давнишнее желание – купить мне большой мяч. Здесь, на площади, мы и услышали выступление Молотова с сообщением о том, что немецкие войска нарушили нашу западную границу и бомбят многие населенные пункты.
       ... 16 апреля 1942 года скончалась моя бабушка Анна Павловна. А в сентябре 1943-го я поступил в общеобразовательную и в музыкальную школы...
       Добром вспоминаю свои школьные годы. Там всегда была хорошая атмосфера. Я учился в то время, когда мальчики и девочки были в разных школах, и лишь в старших классах приглашались на вечера девочки, иногда и мы ходили на вечера в женскую школу, но мне почему-то общение с девочками не удавалось.
       А вот школьные товарищи у меня были. Например, Алексей Ушаков, Олег Киселев, Толя Парфёнов, Карен Карагезян – все они теперь добрые отцы семейств.
       Неординарный путь, которым я пошел после школы, надолго прервал мои контакты с товарищами. А вот к старости потянуло к ним, и, разыскав человек десять из нашего выпуска, я поддерживаю связь с ними более или менее регулярно. А иногда всех приглашаю, и мы встречаемся.
       Должен вспомнить своих школьных учителей, и первой – Марию Петровну, наставницу первых четырех школьных лет; а затем – преподавательницу русского языка и литературы Любовь Богословскую. Я храню по сей день ее письма, они очень интересны...
       Не могу не сказать о том, что музыка сопутствовала мне всю сознательную жизнь, все юные годы. Атмосфера музыки как бы окутывала меня от отроческих лет, если не от младенческих. Отец любил свое педагогическое дело, своих учеников, занимался с ними не только в рабочее время в школе, в училище, но и приглашал их к нам домой, где занятия продолжались. Чаще всего это были занятия по фортепиано. Ученики любили отца, любили музыку. И я вечером часто засыпал под музыку, а утром просыпался под нее – это уже музицировала сестра, готовясь к своим занятиям. И когда в стране появились разные «средства звучания» – приемники, а потом и телевизионные аппараты, – мы, конечно, «ловили» всегда классическую музыку.
       Развиваясь достаточно ровно – в отношении музыки, литературы, – я тем не менее имел и свои привязанности, которые совпадали со вкусами нашей семьи и людей нашего круга. Конечно, мы были под воздействием музыки Чайковского, его фортепианных концертов, симфоний. Еще в отрочестве я прослушал все симфонии Петра Ильича под управлением известного тогда дирижера Константина Иванова.
       Что касается литературы, то отец привил мне чрезвычайно почтительное отношение к А. С. Пушкину, рассказывая о том, как папин учитель литературы в Ярославле в реальном училище, когда приходил в класс и уходил из него, всегда цитировал какой-либо отрывок из «Евгения Онегина». Он знал весь роман наизусть и своим ученикам передал любовь к нему. Отец хорошо знал Пушкина и часто цитировал его. А «Войну и мир» он любил читать вслух отрывками. Причем имел обыкновение читать и отрывки, написанные Л. Н. Толстым по-французски. Может, язык этот папа знал и не в совершенстве, но читал хорошо.

Александра Федоровна Вахромеева (урожденная Смирнова),
мать митрополита Филарета

Варфоломей Александрович с сыном Кириллом
в день его шестнадцатилетия

       ... Тогда многие семьи питали свой интеллект, разум детей классикой. И у нас в семье всегда обсуждали то очередной спектакль в Большом театре, то очередную программу в Большом зале консерватории, то что привезли на гастроли известные композиторы и исполнители.
       И при этом вся семья – от мала до велика – была занята, все были погружены каждый в свое дело. Дисциплина в доме была строгая, все работали. А тогда и рабочий день был продолжительней, и суббота – рабочая. Так что, думаю, не ошибусь, если скажу, что досуг для членов нашей семьи был продолжением работы.
       Насколько я помню свое детство, милостью Божией, оно не омрачалось никакими скорбями, не отягощалось, говоря современным языком, конфликтами между родителями, между мною и родителями, ссорами с моей старшей сестрой. В семье были спокойные, ровные отношения, и мы благополучно жили вместе. И день начинался у нас вместе, и вечер завершался общей трапезой. Так что детские впечатления о семье у меня самые благоприятные. Конечно, иногда в памяти всплывает и грустное, но об этом и говорить непросто...
       И поэтому можно кратко сказать о главном: в семье нашей были согласие и некая гармония, согласие и взаимное уважение всегда главенствовали. Хотя бывали, безусловно, и какие-то высокие ноты в разговорах, в оценках того или иного события или факта семейной жизни. Но всем нам в таких случаях очень помогало наше общесемейное религиозное настроение.
       Для нас огромной примиряющей духовной силой был храм, который мы все посещали. Моя сестра, будучи на десять лет старше меня, как самостоятельная барышня и храм посещала самостоятельно. А я ходил в храм с крестной матерью или с моей родительницей, а иногда мы молились за церковным богослужением все вместе, особенно в праздники. И это, конечно, было для нашей семьи объединяющим и примиряющим моментом.
       Хотя я тогда еще и не знал понятия «домашняя церковь», но, вглядываясь пристально в те годы, я понимаю, что в нашей семье жили дух и настроение этого явления. Слов этих никто, собственно говоря, не произносил, но вся атмосфера дома, уклад жизни, взаимоотношения – это и было домашней церковью.
       Возьмем, к примеру, тот же период войны. Каждый вечер моя мама, крестная и их сестры – а мы все проживали в одном доме – обходили его с иконами и молитвой. И каждый вечер (может, и не каждый, но в моем сознании это осталось как каждый вечер) читались акафисты: то Иисусу Сладчайшему, то Божией Матери, то Святителю Николаю и Ангелу Хранителю. У меня и сейчас в памяти звучит эта домашняя молитва. Да, действительно, моя семья была домашней церковью.
       В нашем доме и до войны и во время нее частенько жили монашествующие, священнослужители и старцы Аристоклий Афонский, Иларион, Исаия. Всегда желанные, и гостями их не назовешь, потому что это были свои люди, которые приходили время от времени, например, с Пантелеимонова подворья. Я всех их помню, хотя был совсем крохотным человечком. Кое-кто из них, например иеросхимонах Исаия, подолгу жили у нас; по-видимому, это было, когда Пантелеимоново подворье закрыли... Любили у нас дома монашествующих. В моей памяти особое место занимает игумен Каллиник, который жил в Москве на квартире у одной рабы Божией, но часто навещал нашу семью. Он служил в Подмосковье, в разных приходах. Но когда я был уже подростком, юношей, помню, он служил в Никольском приходе, у Николы в Кузнецах, как говорят москвичи. Настоятелем этого храма был отец Александр Смирнов – известный московский священник, который позже стал ректором семинарии и академии, а одно время был и редактором «Журнала Московской Патриархии». Это был очень одаренный человек, который ввел в своем приходе просмотр так называемых «туманных картин» (так тогда назывались слайды или диапозитивы). Всю библейскую историю он показал прихожанам на слайдах, что было особенно интересно детям. И я помню его замечательные вечерние проповеди – рассказы на библейские темы и иллюстрации к ним...
       ... Из моего детства запомнилось и еще одно духовное лицо – отец Александр, настоятель храма во имя праведных Иоакима и Анны. И улица-то Якиманка именуется от «Иоаким и Анна». Отец Александр благословил меня на поступление в школу. Это было в день Успения Божией Матери, мы с мамой пришли приложиться к плащанице, а потом подошли к отцу Александру, – и он благословил меня на поступление в школу. Шел 1943 год...
       Так что атмосфера нашего дома действительно была церковной, во всяком случае, традиционно-церковной. Все праздники Церкви были нашими праздниками: в домашнем обиходе особо отмечались Рождество, Пасха, Троица. Сказать, что в нашей семье царила «духовная обстановка», может быть, слишком смело, слишком ответственно, но я бы предпочел сказать, что она была церковной. Во всяком случае, именно всей домашней обстановкой, укладом жизни семьи я был подготовлен к тому шагу, который сделал с благословения крестной матери, – к поступлению в семинарию.
       Внутренне, по-видимому, я был готов к такому неординарному в те годы поступку. Не видя в нем ничего противоестественного, выходящего за рамки здравого смысла, я, однако, с некоторым волнением задавался вопросом: как я смогу стать студентом, воспитанником семинарии, когда я видел в Скорбященском храме на Ордынке, как торжественно выходили из алтаря семинаристы – такие статные молодые люди?..
       Они, кстати, входили в круг знакомых моих родителей, родственников. И дома обсуждалось, как выглядели семинаристы, какое впечатление производили, как держались. Поэтому перспектива войти в их круг будила во мне мысль: «Как могу дерзнуть встать на этот путь?» Были и моменты сомнения, самоанализа, но все же путь этот был приемлем для меня, я чувствовал, что он желателен мне, хотя порой и возникало ощущение своего недостоинства: «Я не смогу...» Пришло время, и обстоятельства сказали: «Сможешь». И я вошел в круг этих людей.
       Заповедь апостола Павла учит помнить не только духовных своих наставников, важно помнить о всех тех, кто тебя учил, наставлял от юности твоей до дней зрелой жизни. И даже на склоне лет своих всегда нужно о них помнить.
       ... Исходя из нашего священного долга памяти перед наставникам, я вспоминаю, прежде всего, свою крестную мать, девицу Марию – старшую сестру матери, то есть мою тетю, которая многое сделала для моего воспитания.
       Тетя Маня осталась незамужней, потому что в их семье было тринадцать детей (в живых осталось десять), и моя будущая крестная посвятила себя помощи маме в воспитании сестер и братьев. А когда умерла бабушка, тетя Маня взяла на себя заботы о младших. Вот она-то и была моей крестной матерью, наставляя меня в вере. С нею я с самого раннего детства ходил в Свято-Никольский храм, что на Новокузнецкой улице, в Скорбященский храм на Ордынке. Моя крестная сыграла главную роль в выборе мною жизненного пути.
       Перед самым окончанием школы-десятилетки мне «повезло»: был апрель, впереди экзамены на аттестат зрелости, а я заболел желтухой. Врачи уложили меня в постель на три месяца. Полагалось находиться в больнице, но мама очень ее боялась, потому что в больнице умер мой брат, родившийся в 1930 году, за пять лет до моего рождения. Он умер трех с половиной лет, после операции аппендицита подхватив инфекцию скарлатины. Поэтому мама очень осторожно относилась к больницам, и когда сказали, что надо меня госпитализировать, сделала все, чтобы я лечился дома: комната превратилась в палату, все лишнее было убрано, завешено белыми простынями, чистота – идеальная. Когда врач посетил меня, то сказал: «В такой обстановке можно лечиться и дома». Вот я и лежал.
       До заболевания у меня были кое-какие планы относительно поступления в вуз... Препятствием, однако, служило то, что я не состоял в рядах комсомола. Еще до болезни мы ходили с моим товарищем в Институт иностранных языков, «пробовались» на собеседовании. И мне как «некомсомольцу» отказали даже в допуске к приемным экзаменам. А мой товарищ, который меня агитировал поступать, был принят. Он все пытался меня «утешить», мол, подавай заявление в комсомол, оформим тебя, примем, дадим характеристику, все будет хорошо. Я говорю: «Нет. В комсомол вступать не буду»...
       Когда я заболел, тетя Маня сказала твердо: «Все, никаких институтов. Вот тебе Псалтирь, учись читать по-славянски. Вот тебе молитвослов, лежи и читай молитвы». Нельзя сказать, что все это было для меня внове, – наша семья была церковной, и, конечно, в храм Божий я ходил регулярно. И в школе сидел за одной партой с Алешей Ушаковым, моим товарищем, с которым только мы вдвоем из всего класса носили на груди кресты; мы их не снимали никогда, и все, в том числе и педагоги, знали, что мы – «верующие учащиеся». По этому поводу никаких проблем у нас не было...
       ... Вот так крестная мать и благословила меня на мой путь, сказав: «Готовься поступать в семинарию». Естественно, на мое решение повлиял и муж моей старшей сестры, священник. Его беседа, совет, слово были благословением на избрание этого пути, в те годы весьма необычного...
       И вот в 1953 году, в день Успения Божией Матери, я сдал документы для поступления в Московскую духовную семинарию, которая и тогда находилась в Троице-Сергиевой лавре, в Сергиевом Посаде, в те годы называемом Загорском.

Кирилл Вахромеев, студент I курса
Московской духовной семинарии. 1953 г.

       Мама поддержала мое решение поступить в духовную школу, хотя и выражала вполне понятное опасение – ведь перед взором людей ее поколения прошли трагические судьбы священнослужителей в послереволюционной России. Слухи о постоянных арестах, ссылках священнослужителей были известны в семье.
       Мать знала судьбу этих людей, священнослужителей, которые ходили из квартиры в квартиру, из дома в дом – где ночь переночуют, где две, а где их приютят, где накормят... Конечно, маму пугала перспектива возврата репрессий, которые в первое послевоенное время поутихли.
       У мамы было очень трепетное сердце – все-то она чувствовала, обо всем переживала. Приедешь, бывало, а мама: «Ну, говори, говори, что произошло, – я ведь все чувствую, все вижу». Мои переживания, проблемы, неудачи ложились на мамино сердце.
       Поэтому, когда я уже направлялся в Троице-Сергиеву лавру, она всплакнула серьезно. Отец был более спокоен. Когда мною было принято решение о поступлении в семинарию, он только сказал: «Сын, ты взрослый человек, выбирай сам свой путь...» Сестра и ее муж, отец Василий, были очень рады моему выбору. Вот таким образом я и оказался в Троице-Сергиевой лавре, в большой келье Преподобного, в Московской духовной семинарии, а потом и в академии.
       Позднее, когда приблизилось время моего монашеского пострига, эту перспективу мама восприняла с большим драматизмом – не смогла удержаться от слез: «А я-то думала, что понянчу твоих деток...» Но такие настроения, естественные материнские переживания, со временем сменились радостью. Однако, присутствуя на постриге, она горько плакала – сердце ее материнское чувствовало: не все будет гладко и радостно, еще предстоят скорби в нашей жизни, в жизни ее сына... А отец принял эту новость, как и прежде, спокойно.
       Поступив в семинарию и перейдя на «постоянное место жительства» в Троице-Сергиеву лавру, я перенес это решительное изменение в своей жизни безболезненно. Думаю, потому что наша семья, сколько себя помню, регулярно посещала храмы, следила за изменениями на приходах, среди священства. Все родственники жили в одном доме, только в своих квартирах. И часто при мне мамины сестры обсуждали между собой приходские новости.
       Наш дом посещали священники. В коротких отношениях с семьей был протоиерей Александр Смирнов, бывал у нас и протоиерей Вениаминов, настоятель храма Всех святых, что у «Сокола». Это очень известный и сильный приход. Тогда там станции метро еще, по-моему, не было. Отец Вениаминов был и профессором Московской духовной академии. Помню, как меня представляли ему в нашем доме, я у него брал благословение.
       И даже отец Николай Колчицкий однажды, помню, посетил семью сестры моей мамы.
       Протопресвитера Николая Колчицкого очень уважала церковная Москва, все его любили. И сейчас передо мной стоит его образ: солидный такой протоиерей, прекрасный оратор, говорил очень просто, но вкладывал буквально каждое слово в слушающих. Позже, уже будучи иподиаконом у Святейшего, я и другие иподиаконы, часто служа в соборе, находились под зорким оком отца Николая. Он любил дисциплину...
       Так что эти и другие знакомства, в самом хорошем и емком смысле слова, конечно, создавали в нашей семье ту атмосферу церковности, которая позволила мне безболезненно войти в мир Троице-Сергиевой лавры и духовных школ.
       Я всегда помню названных мною людей, потому что так или иначе все они были моими наставниками...
       В начале моей учебы в семинарии я был привлечен владыкой Питиримом – впоследствии митрополитом Волоколамским и Юрьевским, а тогда диаконом Константином Нечаевым – к иподиаконству у Святейшего Патриарха Алексия I. Это, конечно, было для меня неожиданно. Просто владыка Питирим, будучи еще иеродиаконом, а потом священником, всегда проявлял большую заботу обо мне и влиял на формирование моего мировоззрения. Он был классным наставником, уделял нам много времени. Как-то получилось, что наши с ним взаимоотношения стали близкими и теплыми; позже мы часто встречались, оба работая в семинарской, а потом и академической корпорации. Но и по завершении моей «карьеры» в Московских духовных школах мы остались с владыкой в самых дружеских отношениях.
       Все годы обучения в семинарии я был иподиаконом Патриарха. Я как-то естественно и просто вошел в этот коллектив: сначала со свечой стоял, потом – с крестом. Это, конечно, было очень ответственно, и памятно по сей день: торжественные службы в кафедральном Богоявленском соборе, Троице-Сергиевой лавре, многих московских храмах... Святейший Алексий I тогда был еще в силе и неопустительно посещал все церкви Москвы в дни храмовых праздников. Надо ли говорить, что Патриарх уже самим фактом моего пребывания «при нем», служения ему «лепил» меня как личность, многому научил.
       В Сергиево-Посадский период моей жизни моим духовником сначала был архимандрит Тихон (Агриков), ныне покойный. Доцент Духовной академии, он принял меня в постриге и был моим духовником до того момента, пока не выехал из обители. В связи с этим исчезла возможность окормляться у него. Тогда – и по сей день – духовником моим стал архимандрит Кирилл (Павлов), который в последние годы благословил мне обращаться и к другим отцам, потому что в силу его многочисленных обязанностей стал для меня малодоступен. Так, одно время я обращался за духовным руководством к владыке Сергию (Голубцову), ныне почившему.
       Духовником Троице-Сергиевой лавры долгое время был архимандрит Петр, а потом – схиархимандрит Серафим, старец с большим духовным и жизненным опытом. Я их всегда поминаю как духовников нашей лаврской братии, поминаю со всеми почившими насельниками обители преподобного Сергия...
       Сам владыка Питирим, будучи в те годы диаконом, а потом священником, и преподавая в наших Духовных школах, находился под руководством духоносных и прозорливых старцев. В частности, он советовался с одним отцом схиархимандритом, рассказывая ему и обо мне, испрашивая на мой счет совета, мнения, рекомендации. И вот однажды приезжает владыка Питирим от своего старца и передает мне от него спелую грушу со словами: батюшка сказал, «созрел». Это было определенным знаком, благословением делать шаги в направлении монастыря, монашества...
       ... Мирские люди, бывает, задают мне вопрос: принимая монашеский постриг, не руководствовался ли я честолюбивыми помыслами, целями? Эти чувства, слава Богу, были мне незнакомы, я не переживал ничего подобного, – видимо, по молитвам старцев и владыки Питирима...

Архимандрит Филарет, инспектор Московских духовных школ

       Особо мне хотелось бы сказать о митрополите Никодиме (Ротове).
       Митрополит Никодим... Большая личность, простой человек, доступный всем. Монах, возлюбивший Церковь до самопожертвования и в служении своем всю свою жизнь без остатка отдавший Церкви.
       Те, кто работал и общался с владыкой, всегда видели в нем иерарха, который ради Церкви Христовой жертвовал собой, не думая о том, что и как будут говорить о нем. Он твердо знал, что вся его деятельность направлена на пользу Церкви. И он служил этой пользе, ибо имел о ней глубокое сердечное рассуждение и духовное понимание. Ради нее он трудился на всяком поприще сверх меры своих телесных сил...
       В 1965 году на Сергиев день, 8 октября, состоялось заседание Синода, на котором был положительно рассмотрен рапорт митрополита Ленинградского и Ладожского Никодима и вынесено решение о моей епископской хиротонии и назначении епископом Тихвинским, викарием Ленинградской епархии.
       Хиротония была организована владыкой очень торжественно. Он пригласил моих родных: отца и мать, сестру с мужем и племянником...
       В этот день, 24 октября 1965 года, в Ленинград прибыло много гостей; все было очень торжественно, искренне и радостно.
       Как правило, владыка Никодим недолго изучал людей. Он умел рассмотреть некую глубинную суть того или иного человека и в большинстве случаев не ошибался в людях.
       Владыка искал молодых людей, и, я думаю, высокая честь была оказана Божественным Провидением тем, кто попадал в поле его зрения и в поле его сердца, – потому что он многое чувствовал, привлекая людей к себе... А вернее, не к себе он привлекал, а к церковному делу. Ведь с ним работали не только те, кто нравились ему лично, но и те, в ком он просто видел людей, способных принести определенную пользу...
       Начиналась новая и очень непростая эпоха: 1961 год, вступление Русской Православной Церкви во Всемирный Совет Церквей, усиление хрущевских «заморозков» в отношениях государства и Церкви. Конечно, нужны были молодые силы. Многие говорят, что митрополит Никодим был первым иерархом в Русской Православной Церкви, который начал смело и активно привлекать церковную молодежь к исполнению весьма ответственных послушаний. По-моему, владыка очень верно делал.
       ... У меня остались самые светлые воспоминания об этом полугоде на Ленинградской кафедре в качестве викарного епископа. Высокопреосвященный Никодим сам решал все вопросы управления, а я местоблюстительствовал во время его отсутствия. Порою приходилось долгое время оставаться без него... Всякий раз, когда правящий архиерей возвращался из Москвы, я смиренно докладывал ему о происходивших в епархии событиях, а он очень тактично, деликатно, просто и откровенно подсказывал, как надо себя вести в тех или иных обстоятельствах. При этом он соблюдал по отношению ко мне и моим самостоятельным действиям полное доверие. Мы все – я говори «мы», потому что был первым викарием Ленинградской кафедры, но после меня были еще многие, – чувстве вали его простоту, открытость и в т же время принципиальность и требовательность в его отношении к тому, как мы несли свои послушания и совершали богослужения. Это была хорошая школа. То, что было воспринято мною в те короткие месяцы, по сей день остается моим правилом служения: от устава службы до управления епархией...
       Когда 14 мая 1966 года я получил определение Священного Синода о моем назначении епископом Дмитровским, ректором Московской духовной академии и семинарии, и готовился отбыть в Сергиеву лавру ко дню Святой Троицы, владыка Никодим сказал: «Ну что ж, мои планы не осуществились, но я рад, что ты возвращаешься в свою родную школу. Ты ее любишь, я знаю. Тебя там тоже любят, так что никаких проблем не будет. Езжай с Богом!» Я очень оценил то, что он не удерживал меня и на заседании Синода не отвел мою кандидатуру на должность ректора. Он знал, где я, скажем так дерзко, принесу больше пользы, и как бы «пожертвовал» своим помощником, отпустив меня в alma mater.
       Однако спустя семь месяцев председатель ОВЦС митрополит Никодим настоятельно потребовал, чтобы я стал его вторым заместителем после владыки Ювеналия. И с 28 ноября 1966 года мы вновь работали вместе, а я при этом оставался ректором. Конечно, это обстоятельство не позволяло мне в полной мере выполнять обязанности второго заместителя, и потоку я чувствовал себя несколько неловко. Ведь академия и семинария – это весьма большая и ответственная нагрузка, предполагающая массу мероприятий общественного характера, так что я года полтора-два работал, каждый день пребывая в поездках.
       Владыка Никодим был мудрый человек. Я видел, присутствуя на некоторых встречах в Совете по делам религий, сколь искренне и открыто говорил он о Церкви и ее значении в обществе. Говорил, может быть, даже неприятные для слушающих вещи, но всегда делал это открыто.
       Тогда я для себя сделал важный вывод и принял его как правило: долг священнослужителей, поставленных на должности, на которых необходимо контактировать с представителями государственной власти, – показать им значение Церкви в жизни общества и в жизни страны, убедить собеседника, что Церковь – это не «контрреволюция», что Церкви не свойственны никакие политические маневры, что Церковь хочет и должна заниматься только своим благословенным делом...
       Во времена нашей совместной деятельности мне особенно запомнились так называемые «Родосские» заседания. Специально созданная Синодальная комиссия по изучению вопросов, выдвинутых на Святой и Великий Собор Православной Церкви, начинала свою работу весьма рано, а заканчивала столь поздно, что мы возвращались из Москвы в лавру во втором часу ночи. К этой богословской работе были привлечены сильные кадры; все сто с лишним вопросов были изучены, и по каждому приняты определения и рекомендации, которые Синод впоследствии утвердил. Владыка митрополит принимал в работе комиссии активнейшее участие, невзирая ни на какие обстоятельства, связанные со здоровьем. Как говорят, он работал «на износ».
       ... Весть о кончине митрополита Никодима застала меня в Западной Германии. 5 сентября я в качестве Патриаршего Экзарха после посещения Дюссельдорфской епархии возвращался самолетом в Западный Берлин, и едва вошел в квартиру, как раздался звонок из Дюссельдорфа: «Владыка, вы слышали? Митрополит Никодим сегодня скончался!» – «Как?!» – «Он скончался в Риме во время аудиенции у Папы...»
       Из Москвы я получил лишь подтверждение: «Да... да... да...», и тотчас вылетел туда, а затем в Ленинград для участия в погребении.
       Фантазия журналистов и политиков работала тогда очень активно. Но надо было знать, что для митрополита Никодима, перенесшего несколько сердечных приступов и инфарктов, ни одна зарубежная поездка в то время не обходилась без осложнений. Однако, несмотря ни на какие проблемы со здоровьем, владыка шел, летел, ехал для исполнения своего церковного долга.
       Владыки Никодима не стало... Он отошел к праотцам.
       Наш же долг, по Апостолу, помнить и поминать наставников наших. И я попытался рассказать о них – хотя не очень полно и несовершенно, но с искренней любовью, молитвой и почитанием.

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Пимен
благословляет крестом владыку Филарета

Святейший Патриарх Алексий II и митрополит Филарет
в Свято-Евфросиньевском монастыре. 1998 г.

* * *

       После богослужения 21 марта, в день памяти преподобной Марии Египетской, в кафедральном соборном Храме Христа Спасителя Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл поздравил Митрополита Минского и Слуцкого Филарета, Патриаршего Экзарха всея Белоруссии, с 75-летием со дня рождения. Предстоятель Русской Православной Церкви огласил поздравительный адрес.
       «С благоговением и любовью совершая архипастырское служение, заботясь об устроении церковной жизни Экзархата и неустанно проповедуя, Вы убедительно свидетельствуете о вечных евангельских истинах, вносите свой весомый вклад в укрепление православного единства, призываете людей к жизни по заповедям Христа Спасителя, к живой и деятельной вере, непоколебимой надежде и искренней любви. Немалые усилия Вы прилагаете к тому, чтобы развивалось плодотворное взаимодействие Церкви со светским руководством Беларуси, с деятелями науки, образования и культуры, с представителями благотворительных и общественных организаций. Все это и многое другое Вы делаете с присущим Вам достоинством и доброжелательностью», – говорится в поздравлении.
       За заслуги перед Русской Православной Церковью и в связи с 75-летием со дня рождения Митрополит Минский и Слуцкий Филарет был удостоен права служения с предносным крестом в пределах Белорусского экзархата. Святейший Патриарх Кирилл подарил владыке Филарету комплект из креста и двух панагий.


* * *

       ИЗ ПОЗДРАВЛЕНИЯ ПРЕЗИДЕНТА РОССИИ Д. А. МЕДВЕДЕВА:
       Вы более 30 лет несете свой пастырский долг в Беларуси. Трудами, просветительством и заботой о воспитании молодого поколения снискали глубокое уважение сограждан. Время Вашего служения ознаменовано ростом авторитета православия в белорусском обществе, возрождением общих для наших братских народов духовных ценностей. Высокую оценку и признание получили Ваши усилия по поддержанию гражданского мира и согласия, развитию широкого межцерковного диалога.
      
       ИЗ ПОЗДРАВЛЕНИЯ ПРЕЗИДЕНТА БЕЛАРУСИ А. Г. ЛУКАШЕНКО:
       Вся Ваша архипастырская деятельность направлена на укрепление христианских принципов в жизни общества, приумножение духовных ценностей белорусского народа, воспитание людей в традициях благочестия, патриотизма и любви к ближнему. Возглавив Белорусскую Православную Церковь, Вы провели большую работу по воссозданию епархий, открытию храмов и монастырей, возрождению религиозного образования... Вашими стараниями открыты новые пути к межконфессиональному диалогу, упрочению традиций толерантности и веротерпимости.
       В этот памятный день искренне желаю Вам, Ваше Высокопреосвященство, крепкого здоровья, душевных сил и благословенной помощи Божией во всех делах на многие лета.


* * *

ЧЕЛОВЕК В ЦЕРКВИ

       Церковь на самом деле ничего от человека не требует – ни от верующего, ни от неверующего. Она лишь предлагает ему так называемый «царский путь» земной жизни, который продолжается и в Жизни Вечной. Хочешь идти этим путем, – Бог тебе в помощь. Но прими к сведению правила и советы, опыт и мудрость тех, кто этот путь прошел и знает о нем не понаслышке. И первым советником на этом пути является Тот, Кто сказал: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14, 6), – Христос Спаситель. Все Его заповеди, наставления, советы и предостережения изложены в Евангелии и разъяснены в Деяниях и Посланиях святых апостолов.
       Изучил эти основы основ? Можешь углубиться к истокам, открывать мудрость Библии и постигать смысл Священной Библейской истории. Хочешь примеров – вот перед тобой жития святых от начала человеческой истории до сего дня. Постигай их логику, старайся понять их мотивы, пробуй применить к себе их опыт.
       Желаешь молиться – вот молитвослов, в котором собраны молитвы тех, кто преуспел в этом деле больше других. Пойми их, примени к своему сердцу, и тогда ты научишься развивать диалог с Богом своими словами. Желаешь поститься – вот правила монастырские, вот мирские: делай то, что тебе по силам.
       Итак, где здесь требования? Их нет, но есть предложение быть своим на «пиру веры», по Пасхальному слову святителя Иоанна Златоуста. Но коль уж ты встал на этот путь, то будь благоразумен и соблюдай принятые правила, чтобы не впасть в излишества и самочиние, потому что это приводит к безумию.
       Церковь всегда современна. Но не технические новинки определяют признаки ее современности, а знание души человека, любовь к человеку и умение соединить человека с Богом в любой миг истории и в любой части света. И чем больше в церковном лоне таких людей, таких архиереев и священников, таких монахов и мирян, таких проповедников и героев веры, – тем более она современна и, я бы сказал, своевременна для своих соотечественников.
       А перемены в Церкви состоят в том, что она находит в себе человеческие силы для того, чтобы оставаться самой собой среди всех новшеств технического прогресса, во всех хитросплетениях всемирной истории, на всех виражах мировой культуры.

Из интервью Митрополита Минского и Слуцкого Филарета белорусским СМИ

* * *

СПРАВКА

       Книга «Жизнь на пути правды (Митрополит Филарет из рода Вахромеевых)» посвящена 75-летию Высокопреосвященного Филарета (Baxpoмеева), митрополита Минского и Слуцкого, Патриаршего Экзарха всея Белоруссии.
       В первой части книги речь идет о происхождении рода Вахромеевых, об отчем доме, о родителях владыки Филарета. Повествование представляет собой семейную хронику, которую составил Варфоломей Александрович Вахромеев, отец митрополита Филарета. Вторая часть – собранные воедино воспоминания митрополита Филарета о детстве и юности. Третью часть книги составляет очерк о служении митрополита Филарета Матери-Церкви на различных поприщах архипастырской деятельности. Книга подготовлена пресс-службой Патриаршего Экзарха всея Беларуссии.