 |
ЖУРНАЛ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ
| 02-2011 |
ЦЕРКОВЬ И ОБЩЕСТВО
Роман Гетманов
Надо любить своих детей
Проблема соотношения церковного и светского права является актуальной как с практической точки зрения, так и с точки зрения теории права.
Однако ни практикующие юристы, ни специалисты по истории и философии права не спешат рассматривать и изучать этот комплекс проблем.
Тем более ценной представляется публикация, посвященная церковно-правовому регулированию отношений, возникающих при уголовном преследовании церковных должностных лиц
– Роман Николаевич, вы принимаете роды уже двадцать лет. Как изменился за эти годы психотип роженицы?
– С одной стороны, роды — это физиологический процесс. По большому счету ничего не изменилось, но сегодня люди очень плохо рожают. Думаю, это происходит, потому что они не настроены на тяжелую физическую работу. Ведь роды — это еще и тяжелая физическая работа. Кто сегодня добровольно захочет тяжело рожать? Почти тридцать процентов беременных в России делают кесарево сечение, а я помню времена, когда их было пять процентов. За двадцать пять лет это огромная разница. Вы думаете, тогда мы были здоровее? Я двадцать лет проработал врачом и могу сказать, что есть большая группа пациентов, которые тогда и подумать не могли по медицинским показаниям о том, чтобы доносить и родить, а сегодня имеют такую возможность. Но процент кесарева сечения вырос не из-за них. Логика такая: зачем мучиться и рожать, если есть возможность сделать операцию? Произошел полный переворот в сознании, который, кстати, приводит к деградации в моей профессии. Объяснение очень простое. Роды — это двенадцать часов работы, а операцию можно сделать за полчаса, поэтому проще прооперировать. Это оказывает огромное влияние и на психологию врачей.
– Встречались ли в вашей практике случаи добровольного отказа от анестезии? Как вы вообще относитесь к анестезии?
– Я абсолютный противник поголовной анестезии, потому что очень часто в ней нет необходимости. Более того, она бывает вредна. Далеко не каждому ребенку показан определенный вид анестезии. Например, во многие виды анестезии входят наркотики, и наркотическая депрессия у новорожденных бывает сплошь и рядом. Есть прекрасный тест: если ребенок, родившись, берет грудь матери и сосет, то все хорошо, а если ребенок не берет грудь матери, а дремлет, или спит, или плохо дышит, то, скорее всего, это наркотическая депрессия (я не принимаю во внимание родовые травмы). Нет никаких статистических исследований, но я подозреваю, что оттого во всем мире сегодня так высок процент наркоманов, что их матерей в свое время обезболивали. А почему нет? Консерватизм, как везде, в родах очень уместен. Конечно, не во все виды анестезии входят наркотики, но любое обезболивание очень сильно изменяет характер родовой деятельности, а ведь люди приходят с целью родить. Поэтому если я применяю анестезию, то строго по ситуации и по показаниям, а не для того, чтобы только обезболивать.
– Где, на ваш взгляд, заканчивается сфера ответственности духовника и начинается сфера ответственности врача при ведении беременности и родов?
– Многое из того, что происходит в родах, — дело Промысла Божия. В этом заключается главная тяжесть и одновременно главная радость ежедневной работы. У меня был поразительный случай с одним ребенком, которого я потерял. Внезапно умер ребенок. Все в шоке. А женщина совершенно спокойно говорит: «А что вы так мучаетесь?» Это говорит женщина, которая пострадала в родах! «У меня мать — колдунья, когда я шла в роддом, она говорит: ты идешь, у тебя всё равно ребенка не будет. У твоей старшей сестры ребенок умер в роддоме, и у тебя умрет в роддоме, чего ты туда идешь?» Откуда я мог знать, что у нее мать — колдунья?! Никто из нас не хочет смерти. Я видел хороших врачей и похуже, но ни разу не встречал вредителей. Все трагедии в родах чаще всего бывают неожиданными.
По-настоящему воцерковленная женщина будет рожать нормально, она не будет всех обвинять, даже когда ее обидели. А невоцерковленная обложится иконами, каждый день будет принимать священника и всех обвинять. Ну и что я могу сказать духовнику, неужели он без меня этого не знает?
– Были ли в вашей практике случаи, когда матери отказывались от своих новорожденных младенцев, например, в результате послеродовой депрессии?
– У меня был случай, когда ко мне пришел милиционер: «Вы такой-то, такой-то?» — «Да, а что случилось?» — «А вот, такая-то, такая-то родила дома и выбросила ребенка с девятого этажа и говорит, что вы ее уговорили рожать». Я потом вспомнил: несчастная студентка, ее замучила мама и практически создала предпосылки для этой самой депрессии. Девочка втихомолку дома родила.
Послеродовая депрессия — это известное медицинское состояние, которое обусловлено гормональным изменением, усиленным гормональным сдвигом, и такие женщины неподсудны. Возможно, им бы помогли священник или психиатр. Но по моему ощущению, очень часто окружающие доводят своих жен, дочерей.
В каждом родильном доме есть второе отделение, которое всегда находится на первом этаже и имеет зарешеченные окна. Если женщина ведет себя неадекватно после родов, ее помещают туда, потому что, если она выпрыгнет с третьего-четвертого этажа, нас никто не поймет и не оправдает.
– С чем, по вашему мнению, связано желание отцов присутствовать при родах? Что это — забота или любопытство?
– В идеале присутствие мужа очень важно. Женщина находится в экстремальной ситуации, она делает ту работу, которой никогда не делала, ту работу, ради которой ее организм целых двадцать лет специально формировался. Она всего боится, она здесь в первый раз и не знает, чего и откуда ждать. А когда человек всего боится, начинается аномальная родовая деятельность: дискоординация, слабость.
Муж никогда не даст жену в обиду, и женщина исподволь это чувствует. Если женщина видит рядом с собой мужа, она уверена, что находится под присмотром родного человека, и все, что с ней происходит, — правильно. От настроя женщины очень многое зависит. Уже не от нас. Но если мужей не готовить, мы, к сожалению, получаем много негатива.
Что делает любящий муж, когда жена мучается? Он пытается взять на себя часть мучений. В чем это будет заключаться, предугадать невозможно: он может закатить истерику, ругаться, спорить. Самое главное, он тем самым нарушает родовой процесс у собственной жены. Сразу включаются мозги. А мозги в родах должны молчать. Человек должен быть максимально расслаблен, чтобы все физиологические процессы протекали естественно.
А у нас? Один хватает за руки — не дам резать. Там единичные сердцебиения, ребенок умирает! Надо быстрее его извлекать, а муж лежит грудью. Другой начинает интересоваться: «А что вы моей жене сейчас будете делать? А давайте так мы этого делать не будем». Жена все это слушает, они с женой это обсуждают. Создаются предпосылки для патологической родовой деятельности.
Или жена начинает кричать: «Вот видишь, до чего ты меня довел!» Или играет определенную роль перед мужем. Мужей обязательно надо готовить (как, впрочем, и жен), ведь мы сегодня всех здоровых пускаем при наличии нескольких справок.
– Сейчас очень многие православные предпочитают роды на дому. Что вы об этом думаете?
– Пропаганда домашних родов — любимая тема в современных СМИ, но многие рассуждают на эту тему, не зная, о чем говорят. Конечно, в домашних родах есть огромные преимущества. Женщина дома чувствует себя комфортно (если уверена, что в экстремальном случае ей будет оказана квалифицированная помощь). Она может отвлечься на домашние дела, а не ходит из угла в угол, как заключенный в одиночной камере, весь первый период (а это десять часов, основное время родов). Снимается самый главный психологический барьер — фактор страха чужого места.
Но не только в женщине дело. Рождение в домашних условиях идеально для ребенка. Он появляется на свет с готовностью определенного биологического ответа. За девять месяцев в материнской утробе у него уже сформировался иммунитет, настроенный на определенный, мамин, мир. Дома он рождается в своей собственной антигенной нагрузке и готов ко встрече с окружающим микробным пейзажем. Для здоровья ребенка это оптимально. Поэтому домашние роды — это замечательно. Но насколько мы в состоянии организовать их процесс?
В Голландии, например, пытаются это сделать. Но только когда женщина рожает, у ее дома стоит реанимобиль, где есть плазма с нужной группой крови, резус-фактором, где дежурит специалист, готовый мгновенно прийти на помощь. А расчетное время прибытия от любой фермы до оборудованного стационара исчисляется минутами. У нас это невозможно, и сегодня врачи, профессионально работающие с женщинами, отказываются вести домашние роды даже за большие деньги, даже если это не первая благополучная беременность.
Профессионально работающие врачи против домашних родов, они-то понимают, что даже при самых благоприятных обстоятельствах ничего нельзя гарантировать и в стационарных родах. Но в стационаре у меня есть операционная.
В 2009 году в Москве умерли двадцать семь беременных женщин. Одна из них наркоманка, несколько со СПИД-манифестацией. Такова материнская смертность на многомиллионную Москву, где в 2009 году было зарегистрировано сто двадцать тысяч родов. Если начать рожать по домам, то материнская и детская смертность не просто сильно увеличится. Произойдет взрыв смертности.
Даже в самых благополучных странах с идеальной медициной есть и материнская, и детская смертность. И надо понимать, что многое от нас не зависит. Если мы сейчас начнем пропагандировать роды на дому, то в наших условиях, при наших возможностях это будет преступлением, с чем я периодически сталкиваюсь. Мне звонит женщина, у которой кровопотери под два литра уже, ее везут; я спрашиваю, что случилось. — Она родила дома, акушерка одновременно ездила на машине от одной квартиры до другой. И таких случаев много. Одна православная с четырьмя рубцами на матке рожает дома и не боится. Но это настоящая рулетка! Зачем же Бога искушать?
Надо создать условия, при которых женщина рожает в стационаре, а через два-три часа уходит домой. Это оптимально. Нечего в роддоме делать. Но попробуйте женщину отправить домой. «Я устала, я буду отдыхать». Даже матушки: «Роман Николаевич, лучше я денек отосплюсь». Я их по-человечески понимаю, не у всех есть помощники. Матушки — это великие труженицы.
Ничего плохого в домашних родах нет, часто дома рожают гораздо лучше, чем в стационарах, но предугадать я ничего не могу, поэтому всегда отказываюсь от домашних родов. Я могу у ста человек благополучно принять роды дома, но когда потеряю сто первого ребенка, буду понимать, что он умер, потому что я возомнил о себе. Даже в стационаре у меня за двадцать лет трое детей умерли.
Надо стремиться создать домашнюю атмосферу в роддомах.
– Как вы относитесь к ЭКО? Есть ли у этой технологии будущее?
– Специалисты по ЭКО говорят, что сегодня — это кладбище братьев и сестер, на котором может выжить один. Из пяти-шести имплантируемых эмбрионов остаются один-два, а три-четыре должны погибнуть. Когда медицина научится работать с одной клеткой, ситуация может измениться. Но пока все перевернуто с ног на голову, и одна из щедро финансируемых демографических программ в стране — это программа ЭКО. Вместо того чтобы помогать людям рожающим и заниматься пропагандой нормального образа жизни, как я бы это назвал, люди выделяют деньги на ЭКО. Это тоже характеристика нашего времени, очень лукавого.
– Как вы относитесь к УЗИ?
– Бесплатная медицина уходит в прошлое: в концепции здравоохранения нет даже слова «бесплатность», а есть слово «доступность», и всё, что вам предлагают, вы должны понимать, и врач обязан объяснить, для чего и что он делает.
Я знаю женщин, которым во время беременности нравится каждую неделю ходить на УЗИ. Это глупо. УЗИ — метод, необходимый по показаниям. Когда женщина собирается сделать УЗИ, чтобы узнать, беременна она или нет, это говорит о полном непонимании. Ультразвук — это волна определенной длины. Зачем на ранних стадиях ребенка облучать и создавать проблемы? Если есть кровотечение и непонятно его происхождение, то нужно понять, есть сердцебиение или нет, и я делаю ультразвук. Если сердцебиения нет, надо лечить женщину. Это может быть выкидыш и т. д. А если сердцебиение есть, то надо всеми средствами пытаться пролонгировать эту беременность. Но у меня есть показание — кровотечение.
Любые медицинские стандарты, по моему глубокому убеждению, направлены на то, чтобы четко обрисовать тот контингент беременных, которым надо прерывать беременность. В Америке, например, врача лишают практики, если наблюдавшаяся у него пациентка рожает ребенка с болезнью Дауна. Потому что для даунов нужна социальная программа, а там все считают деньги. И женщин мучают теперь с этим анализом, который, кстати сказать, мало что значит. В моей практике в последнее время было несколько случаев, когда дауны рождались у совсем молодых женщин с совершенно идеальными анализами. А у возрастных многодетных что-то я даунов не припомню. Всё имеет духовную подоплеку.  |
| Семья Гетмановых в неполном составе |
– Оправдано ли, на ваш взгляд, воздействие на плод в утробе матери и как оно влияет на мать и на ребенка?
– Надо любить своих детей, свою семью, мужа, жить нормальной семейной жизнью, и дети будут нормальные.
У женщины во время беременности сильно меняется психика, становится очень лабильной, это влияние половых гормонов. Женщина капризничает, плачет без повода. Муж что-то уронил — у нее истерика. Это нормально. Это и есть признаки беременности. Но современные мужчины очень часто будут на это реагировать так же. Вот бы мужа подозвать в храме и сказать: ты пойми, она сейчас болеет. Она ждет ребенка, у нее организм перестраивается. Потерпи. Прости ей всё, не надо цепляться.
– Как вы думаете, можно ли быть хорошим врачом и при этом не иметь твердых моральных устоев?
– Врач должен быть бессребреником.
Беседовала Александра Боровик
Справка
Гетманов Роман Николаевич — акушер-гинеколог Московской городской клинической больницы № 70. Принимает роды с 1990 г. Первая специальность — детский врач. Имеет пятерых сыновей, пять дочерей и восемь внуков.
